Открытка с рисунком Вильриха “Оберст-лейтенант Шумахер, командир истребительной эскадры” (1-я истребительная эскадра (нем. Jagdgeschwader 1, (JG1)).

Вольфганг Вилльрих был известен своими портретами нордических расовых типов. В 1933-34 годах был сотрудником Имперского министерства культуры, но был вынужден уйти из-за проблем с окружением Людендорфа. Позже Рихард Дарре предоставил ему возможность стать независимым работником (с 12 мая 1934 года спонсором Вилльриха становится Главное управление рас и поселений СС), что позволило Вилльриху продолжать рисовать нордических крестьян, чем он занимался с большим энтузиазмом.

Вместе с Альфредом Розенбергом и Паулем Шульце-Наумбургом Вилльрих считается одним из самых фанатичных сторонников нацистской художественной политики, «нетолерантного» к представителям модернизма и еврейского искусства.

Многие его работы публиковались на почтовых открытках и плакатах, но он продолжал сохранять свою независимость. Вилльрих отклонил предложение Генриха Гиммлера стать почетным членом СС и так и не вступил в НСДАП. Он считал борьбу Третьего Рейха против дегенеративного искусства слишком пассивной. В декабря 1937 года Вилльрих опубликовал свое исследование «Очистка храма немецкого искусства. Искусство политической полемики для восстановления немецкого искусства в духе скандинавской природы». Эта резкая критика стала важным инструментом для проектирования и организации выставки «дегенеративного искусства» в Мюнхене. Вместе с Вальтером Гансеном и графом Клаусом фон Баудиссеном он помогал в организации экспозиции 1937 года.

В 1939 году попросил отправить себя на фронт в качестве фронтового художника, побывал в Польше, Франции, Норвегии, Финляндии и СССР. За это время он сделал много портретов военных командиров. Позже он пишет много портретов кавалеров Рыцарского креста Железного креста.

Из воспоминаний самого Карла Шумахера (командира Jagdgeschwader 1) о боестолкновении с английскими бомбардировщиками 18 декабря 1939 г.:

“Я был одним из последних, поднявшихся в воздух. Другие эскадрильи уже были на пути к цели. Итак, я влез в кабину моего 109-го и охота началась. Видимость была превосходной – с высоты 1000 метров обзор достигал 50-60 км. Я взял курс на взрывы зенитных снарядов, которые отлично показывали положение противника. Небо уже было прочерчено столбами дыма от сбитых самолетов: черные столбы означали попадание в двигатель, белые – попадание в бензобак. Было видно, что в небе разыгралась жесткая битва.

Внезапно я заметил двух англичан, шедших на высоте 2000 метров. Я немедленно их атаковал, но безрезультатно. Один из англичан резко снизился, до 1000 метров и даже ниже, но мой самолет все равно был быстрее. Пожалуй даже слишком быстрым, поскольку на втором заходе я также проскочил мимо, не успев толком прицелится. Я перекрыл дроссель и, с третьей попытки сел на хвост бомбардировщика, открыл огонь. Все было кончено за один миг – англичанин потерял управление и рухнул на землю. В этот момент второй английский бомбардировщик открыл прицельный огонь по мне. Я заложил вираж и вдруг обнаружил, что мой самолет серьезно поврежден. Указатель уровня топлива резко пошел к нулю, а кабина заполнилась резким запахом авиационного бензина. Я рывком открыл форточку, поскольку голова моя сразу закружилась от ядовитых испарений. Когда я продышался и снова смог соображать, то оказалось, что мой самолет идет всего в 600-700 метрах над поверхностью воды. С пробитым бензобаком я направился на аэродром. Приземлиться мне удалось на последних каплях топлива. Так я пережил самые счастливые минуты моей жизни. Почти каждый самолет, заходивший на посадку, покачивал крыльями, показывая, что вылет оказался результативным.”